«The Diplomat» : подписание соглашения Путин назвал „новой эпохой”, Лукашенко — „счастьем”, а Назарбаев — „благословением”.
В конце мая президенты России, Белоруссии и Казахстана встретились в Астане, чтобы освятить создание Евразийского экономического союза (ЕЭС). ЕЭС считается новой стадией развития Таможенного союза, в котором состоят три этих государства, и наиболее последовательным проектом реинтеграции постсоветского пространства.
Подписание основополагающих документов ЕЭС, которые вступят в силу 1 января 2015 года, было обставлено со всей надлежащей помпой и церемониями. Путин назвал подписание „новой эпохой”, Лукашенко — „счастьем”, а Назарбаев, который впервые выдвинул идею такого союза более двадцати лет назад, — „благословением”.
Но там, где риторика подразумевает единый фронт, сухие цифры и факты говорят о довольно невзрачной реальности. Хотя этот союз никогда не задумывался как новая версия СССР, ЕЭС с населением в 170 млн человек и ВВП объёмом в 2,7 трлн долларов, очень далёк и от экономического гегемона, о котором мечтал Назарбаев. Вместо того, чтобы стать новым геополитическим „полюсом” или „связующим звеном” между Европой и Азией, как Путин предрекал в 2011 году, ЕЭС может превратиться в очередную аморфную постсоветскую структуру.
Самый очевидный фактор, раскалывающий ЕЭС, — противоречия между казахстанской и российской стороной. В то время как Путин вынашивал идею общего парламента, паспорта и валюты в рамках союза, Астана твёрдо стояла на чисто экономическом объединении. Как отметили представители Казахстана, „[Евразийский союз —] это прагматичный инструмент получения прибыли. Мы не вмешиваемся в политические дела России, и она не может указывать нам, какой внешней политике следовать”. Достаточно сказать, что от текста, изначально планируемого к подписанию, осталось не более одной трети — что Казахстан преподнёс как способность воспрепятствовать всякому политическому давлению.
Такая жёсткость сочетается с акцентом на сохранении казахстанского суверенитета, который проявился ещё отчётливее после воссоединения Крыма с Россией. В определённом смысле понять Астану можно: этнические русские всё ещё составляют четверть населения страны, а отдельные части Северного Казахстана уже предпринимали попытки отделиться. Видимо, не зря сразу после крымского кризиса Казахстан одновременно занялся облегчением получения гражданства для этнических казахов и ужесточением наказания за призывы к сепаратизму. Да и сам ЕЭС спровоцировал бурю националистических протестов с размахом, ранее в Казахстане не виданном, причём возражения касались как экономических вопросов, так и самой идеи „российского империализма”.
Впрочем, не следует впадать в упрощения и считать, что казахи боятся только территориальных претензий. ЕЭС, который в настоящее время вводит внешние тарифы и способствует торговым операциям внутри союза, пока что не даёт видимых экономических плодов, и вряд ли ситуация изменится по мере углубления интеграции. Всемирный банк отметил отсутствие долговременной выгоды для стран-участниц союза, Институт исследований по вопросам безопасности ЕС подтвердил такую оценку, а помощник российского министра финансов отметил, что в рамках ЕЭС российские субсидии прочим участникам объединения могут вырасти до 30 млрд долларов в год.
Подобная озабоченность вопросами суверенитета и экономики никоим образом не является уникальной только для Казахстана. Потенциальный член ЕЭС Киргизия потихоньку пытается замедлить процесс присоединения, а Армения, несмотря на свою зависимость от Москвы, столкнулась с существенным внутренним сопротивлением этому вектору интеграции. Особенно примечательным стало требование Назарбаева впускать Армению в ЕЭС исключительно в границах, признанных ООН, — иными словами, без оспариваемого Азербайджаном Нагорного Карабаха. Как резонно удивился бывший министр иностранных дел Армении Александр Арзуманян, „Почему Россия может войти в союз с непризнанным Крымом, а Армения — только в границах, признанных ООН?”.
Местечковый национализм, хрупкость связей и стагнирующая российская экономика — этого вполне хватило бы, чтобы существенно снизить планку ожиданий в отношении будущего союза. Но есть и ещё два фактора, которые делают перспективы ЕЭС мрачными.
Во-первых, речь идёт о китайском присутствии в рамках продвигаемой Пекином стратегии „натиска на Запад”. По горячим следам после тура Си Цзиньпина по странам Средней Азии, где он продвигал идею экономического пояса нового Шёлкового пути, в Шанхае на конференцию по взаимодействию и мерам доверия в Азии собрались все региональные лидеры. В дополнение к газовому контракту с Россией, Си стремительно укрепляет экономическое и энергетическое влияние в регионе.
Пока что Китай по поводу ЕЭС предпочитает отмалчиваться — и молчание это если не многозначительно, то, во всяком случае, примечательно. Как говорит доктор Александр Кули, профессор политологии Барнард-колледжа, „Китайцы ведут себя крайне осторожно: сначала они выразили поддержку [ЕЭС] и сообщили, что он совместим с китайскими интересами, но теперь раздаётся всё больше критических замечаний по поводу негативного влияния на экономические интересы и торговлю КНР”.
Но, хотя геополитическое влияние Китая в будущем будет только расти, фатальный удар по ЕЭС наносит отсутствие Украины. Шансы на вступление в союз этой страны с населением в 45 млн человек и промышленным потенциалом, уступающим только российскому, остаются околонулевыми, что фактически перечёркивает все надежды Путина на то, что ЕЭС станет каким-либо геополитическим „полюсом”.
Сдержанность Украины в отношении ЕЭС прямо повторяет её сдержанность к \ членству в Союзе Независимых Государств. И — ироничное совпадение — именно в тот момент, когда Путин, Назарбаев и Лукашенко встретились в Астане, Украина инициировала процесс полного выхода из СНГ. Фактическое устранение Украины от участия в СНГ обрекло эту форму интеграции на провал, и у ЕЭС есть все шансы повторить тот же путь.
Перевод Александра Заворотнего
